ВОЕННЫЕ ПЕНСИОНЕРЫ ЗА РОССИЮ И ЕЁ ВООРУЖЕННЫЕ СИЛЫ

Александр Городницкий: «Самое страшное - это гражданская война»

Бард, блокадник и ученый с мировым именем Александр Городницкий признал, что нынешним молодым приходится сложнее, чем ему самому в их годы. Потому что военное поколение четко знало, кто их враг. А у мальчиков и девочек, которые вышли на несанкционированный протест 26 марта, выбор врагов слишком велик.
Беседовала Венера Галеева, "Фонтанка.ру"

- Никто не ожидал, что в несогласованных протестных акциях 26 марта примет участие такое количество людей, тем более — школьников и студентов. Что это было — случайность или историческое событие?

- Я не берусь комментировать эти события. Но если акции против передачи Исаакиевского собора и Публички, против наступления на Пулковскую обсерваторию были согласованными, то в этом случае организаторы должны были понимать, что протест может привести к столкновениям, в том числе и с насильственными действиями. Для чего это? Чтобы спровоцировать напряженность в обществе? А полиция выполняет приказы. Уже был опыт Болотной площади с последующими процессами. Вопрос коррупции болезненный и для всего человечества, и для России в первую очередь. Но как в допетровское время одного боярина с раската кинут толпе — а от этого что-то поменяется? Юноши и девушки — наиболее активная часть общества. Но надо ли было толкать их на эту, формально говоря, противоправную акцию?

- То есть эти юноши и девушки поддались на манипуляцию?

- Эти люди очень непосредственные, смелые, с чистыми помыслами и не такие осторожные, как наше поколение. Я старый человек. На истории КПСС нас учили, что пока у рабочих экономические требования (а требования против коррупции — это экономические требования), — это не меняет политическую ситуацию. Но это лакмусовая бумажка — уровень напряженности в обществе поднялся. На это надо реагировать.

- А как власть должна на это реагировать?

- Я не вхожу ни в какие правительственные структуры, слава Богу, и не берусь давать никакие рецептов. Но у нас же и экономическая ситуация не очень простая. Я был в Самаре — там сняли льготы для пенсионеров и ветеранов. Конечно, это вызвало определенную реакцию. А с другой стороны, власти говорят: а у нас бюджет такой в губернии, негде взять денег. Есть люди, которые ответственны перед населением за то, чтобы таких вещей не было, получают за это зарплату. И этот вопрос надо задавать им.

- Если эти люди не выполнят свою работу и оставят все, как есть, что будет?

- Я не пророк. Но то, чего я бы никогда не хотел и не хочу — видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный.

- Вы думаете, он возможен?

- Надеюсь, что нет. Что ум, долготерпение и другие положительные качества нашего народа не позволят до этого дойти.

- Вы с концертами ездите по разным городам. Увеличивается ли разрыв между Москвой, Петербургом — и Россией?

- Я бы не сказал, что он увеличивается. Но к москвичам относятся с недоверием, а ленинградцев любят. Не только потому, что мы в блокаду выжили. Все-таки мы уже не столица, слава богу. Все-таки, как сказал один из героев Войновича, — электорат у нас плохой, а народ хороший. Он добрый, терпеливый, понятливый. Но народ надо кормить — и не только хлебом и зрелищами, но и в плане интеллектуального развития. И важно не довести людей до противостояния. Самое страшное, что может произойти, — это не война с фашистами, не атомное противостояние. Это гражданская война.

- Проблема с коррупцией может так сильно разломить общество?

- Как говорят умные люди, у нас фактически есть олигархи и есть люди с прожиточным минимумом. А среднего класса практически нет. И это создает двухполярную систему — и очень чревато. У меня был любимый друг, Натан Яковлевич Эйдельман. Его любимый историк — Николай Михайлович Карамзин. И он мне подарил книжку о Карамзине с такой надписью: «За реформы сверху. И никаких попыток реформ снизу». То есть без революций.

- А чем нынешняя молодежь отличается от предыдущих поколений?

- Они более радикальные.

- Почему? Ведь они жили в более-менее благополучной России.

- Все декабристы были из благополучных дворянских семей. Молодежь более нетерпима ко всякой несправедливости. Потому что, когда их в школе учат одному, а на деле они видят другое, — они реагируют очень бурно.

- Но есть мнение, что их воспитание в некотором смысле упущено.

- Нравственно человек воспитывается не проповедями, а великой русской литературой. И не воспитывается, как придаток компьютера. Нашему поколению было легче. Мы четко понимали, где свои, а где — враги. Вот — наши, а вот — коричневые. Сегодня все сложнее. Но нужно научить молодых людей выбирать. По сравнению с тем, чего довелось хлебнуть нашему поколению — война, блокада, сталинские времена, то, что сейчас, — это детский сад. И все-таки нам не надо было говорить, кто враги. Сейчас молодежи сложнее.

- А кто сейчас враги?

– Молодежи предлагается широкий спектр. Самые разные. Сегодня — друг, завтра — враг. И не всегда враг тот, на кого науськивают сегодня. Есть вещи, до которых надо своим умом доходить. У нас и конфессионные сложные разборки, и национальных много проблем нерешенных. Все-таки Россия была и остается империей, которая держится на общем интересе разных народов. Как от нее ни отсоединяй Украину, Белоруссию, она остается многонациональной страной. Здесь нужна большая осторожность и попытка выработать общую систему ценностей. «Ибо тот, чья лживая природа ненависти вырастила дух, он и есть на деле враг народа — и не одного, а сразу двух», – как я написал в одном из недавних стихотворений.

- Если посмотреть на конфликты, которые разворачиваются в Петербурге — есть ли в них что-то общее?

– Петербург — это великий город. Не только по своей архитектуре. Когда я переезжаю Неву вечером и вижу набережную с огнями, у меня сжимается сердце, как в детстве. Ничего не поменялось. В Петербурге есть за что бороться. Публичная библиотека — это библиотека великой империи. Это великие фонды. Я там видел предсмертную рукопись Державина с великими строчками «Реки времен». Куда это передавать? В какие фонды? Это должно быть там, где это было написано. Нельзя Питер, культурную столицу, превращать в заштатную провинцию, отобрав у нее Публичную библиотеку и великий собор, который является символом Питера. Там богослужения проходили и будут проходить — зачем делать его чьей-то собственностью? Или Пулковскую обсерваторию, которая является одной из опорных точек мировой науки и гордостью русской науки.

- Почему это вообще стало возможно?

– Потому что так можно относиться только к городу, который уже не нужен. Который можно расхищать, перетаскивать все в Москву. Давайте Эрмитаж закроем и перевезем все в Музей Пушкина. И Русский музей закроем. Петербург должен иметь культурную неприкосновенность. Потому что это надежда на европейскую Россию.

- А у нас еще есть надежда на нее?

– У меня она есть. Великая Россия — это не Московское заштатное царство, изолированное от остального мира, а великая Российская империя. И будущее России связано с общими человеческими гуманитарными ценностями и с Европой.

- Сейчас все говорят о закате Европы, глядя, как они справляются с экономикой и миграционной политикой.

– Я не думаю, что этот закат будет продолжаться, потому что потенциал Европы велик. И Россия не должна нарушать заветы Петра и пытаться перебраться из Петербурга в Москву, что и Радищеву счастья не принесло, или уйти за Уральский хребет, надеясь на наших китайских друзей. Все ценное в России — наука, литература, искусство — находится в Петербурге.

- Но вы же перебрались в Москву.

– Я переехал в Москву по чисто личным соображениям. Во-первых, я женился на москвичке. А, во-вторых, меня взяли на работу из моего Института геологии Арктики в Академический океанологический институт. Он давал возможность плавать в океане. Конечно, я согласился. Я бы за такую возможность душу дьяволу продал тогда. Это все равно, что из пехотного полка поручика перевели бы в лейб-гвардии гусарский полк.

- Защитники Исаакиевского собора смогут его отстоять?

– Не знаю, трудно прогнозировать. Как писал великий писатель: «Пускай наносит вред врагу не каждый воин, Но каждый в бой иди! А бой решит судьба...» Я эти строчки про себя повторяю. Надо бороться.

- В пятимиллионном Петербурге согласованная акция протеста, которая набрала 3 тысячи человек, уже считается успешной.

– Вот странная история, когда экономические требования — активность больше. А когда речь идет о великих вечных ценностях… Но если мы эти ценности будем передавать в частные владения, я не знаю, чем это будет отличаться от того, как вандалы взрывают что-то в Ираке.

- А когда вы в последний раз выходили на митинг?

– Это было 19 августа. Я был на баррикадах в Москве, когда случился путч. Но я был значительно моложе. Дело не в том, хожу я или нет, а в том, что я пишу, и кто мои песни поет и слушает. Мой долг перед людьми состоит в этом.

- Но есть ведь и другая точка зрения — храм должен принадлежать молящимся.

– Исаакиевский собор никогда не принадлежал как частная собственность РПЦ. Церковь — это бюрократическая организация. Бог не нуждается в посредниках.

- А вы верующий человек? Во что вы верите?

– Я могу в ответ на это сказать, что меня воспитывали в атеистическом духе. Я профессор, который много лет занимался историей Земли. И по натуре я агностик. Но на старости лет есть вещи, которые очень трудно объяснить с позиций того материалистического барабана, под который меня воспитали.