Стрелков не смог помочь многодетной матери, воевавшей за Славянск

Она практически вынуждена побираться в России

СлАвянск — ровно пять лет назад это название, с неправильным ударением на втором слоге, СлавЯнск, стало символом так называемого «русского мира».

Многодетная мать-одиночка, крымская татарка по национальности, Эльзара Лашкул в 2014 году, не раздумывая, пошла защищать родной город. После его сдачи украинским войскам вынуждена была бежать, чтобы уже здесь, в России, остаться ни с чем.

Без работы, без документов, без крыши над головой, с четырьмя детьми на руках и медалью за героическую оборону Славянска за номером 0852.

О том, что такие герои были, что они есть, вспоминают теперь только в юбилейные даты, например, как сейчас, в годовщину создания Донецкой народной республики. Красивые и пустые слова. О том, что этот подвиг никогда не будет забыт.

Стрелков не смог помочь многодетной матери, воевавшей за Славянск Эля со своими детьми.
СлАвянск сдали. Своих тоже. Военное удостоверение Эльзары, подписанное командующим ополчением полковником Игорем Стрелковым, сегодня просто бумажка.

Ей говорят: «мы вас туда не посылали» и «это только ваша война».

Да, это был ее город, и весной 2014-го она поступила так, как велела совесть. Тридцать три тогдашних года плюс пять лет нынешних мытарств — сейчас Эльзаре уже тридцать восемь. И выхода из своего полулегального положения в России она не видит.

«Обещают, что те, кто имеет паспорт ДНР, могут стать гражданами России. Но мне такой паспорт не положен, потому что Славянск, хоть и Донецкой области, он Украина, там стоят войска АТО, — грустно поясняет женщина. — И домой я вернуться не могу, так как нахожусь в базе «Миротворец». Две мои старшие дочери, 19 и 17 лет, живут в России вообще без документов, у них на руках давно просроченные свидетельства о рождении.

Я боялась, что мне не отдадут в роддоме младшую дочку, появившуюся на свет уже здесь, — когда я рожала со статусом «временного убежища», фактически я была бездомной, безработной, без средств к существованию, говорили: наверное, у нее что-то не так, может быть, пьющая семья или неблагополучная, стоит ли отдавать ребенка такой матери?»

«Наварю и отнесу, так многие женщины делали»

Были и те, кто уже тут, в России, откровенно советовал Эльзаре: мол, вали обратно в свой Донбасс. Ты здесь никому не нужна. И тебе никто ничего не должен.

«Стыдно должно быть мужчинам, которые допустили, чтобы эта война началась. У меня на тот момент было трое детей, и я защищала не только родину, но и их», — уверена молодая женщина.

Славянск, Краматорск, Артемовск, Дружковка — сегодня это уже Википедия. «Бои за Славянск» — одни из первых сражений, результат гражданского сопротивления на юго-востоке Украины. Страна разделилась, разорвалась с ошметками, как тетрадочный листок в клетку, непримиримо, надвое. Не склеить так, чтобы не осталось шрамов. Не простить. Ни этим и ни тем.

На одном полюсе — силовые структуры, подчиненные новым киевским властям и президенту Порошенко, только что формирующиеся добровольческие батальоны, готовые «гасить» недовольство этнического русского населения Донбасса.

На другом — самопровозглашенные Донецкая и Луганская народные республики, романтическая Новороссия, искренне верящая, что после Крыма она также мирно войдет в состав России.

Ее боевые награды ничего в России не значат.
Беда стояла на пороге, но об этом еще никто не догадывался. Настроение было приподнятое, и над исполкомом Славянска — суровым зданием в стиле «застойных» 70-х, которое есть почти в каждом городе бывшего СССР, с памятником Ленина у входа и золотокупольной церковью напротив, взвился триколор. Это было 12 апреля. День, когда группа под командованием Игоря Стрелкова вошла в Славянск.

«Все жители радовались. Мы не спрашивали, кто вы такие. Раз у ополченцев российский флаг, значит, свои, защитники, нас не дадут в обиду, — вспоминает женщина. — Я тогда не была военной, просто мама, просто воспитывала детей. Двух дочек и сына. Был дом, была семья. Жила я в поселке Восточный. А на блокпостах стояли наши ребята, знакомые, соседи, они просили: «Эль, принеси чего-нибудь покушать», — ну я наварю и отнесу, так многие женщины делали».

Так она и стала ходить на фронт — как на работу. Готовила обеды, лечила, прошла ускоренные медицинские курсы, «коктейли Молотова» наполняла тоже — хорошего оружия у ополчения было мало.

«Но мы не думали, что украинцы возьмут Славянск. Наше подразделение вообще не было в курсе, что город по приказу за одну ночь эвакуируется. Ребята уехали на зачистку краматорского аэропорта, а командир меня и еще вторую девочку оставил на блокпосту. Утром мы пошли на соседний пост, а там уже и нет никого, сидят два человека. «Вы что, не знаете, что в город вошли украинские войска?» А я в форме, у всех на виду — отличная мишень. Тогда парень, что там был, он жил неподалеку, предложил мне гражданскую одежду своей жены — мы с ней примерно одного размера».

После почти трехмесячных столкновений 5 июля 2014 года ополченцы оставили Славянск. Населенный пункт с уже ставшим нарицательным именем перешел под контроль украинских военных, а над городским советом теперь был поднят государственный флаг Украины.

«Свои своих сдавали тоже. В поселке мне сосед говорит: тикай отсюда, иначе тебя выдадут. Многие из тех, кто вчера ходил с георгиевской лентой, сегодня уже нацепили желто-голубую. Я понимаю, что так чаще всего и случается — выживают те, кому все равно, кто за себя боится», — считает Эля.

Элиных детей ее родители к тому времени вывезли в Крым, в гостиницу для ополченцев. Ей же нужно было выбираться самой. Это плюс — не переживать за детей. Минус — автобусы ходили только в сторону Украины. Но можно было пробраться полями со знакомым водителем, сделав основательный крюк — часть по своей территории, часть по контролируемой противником. «Самое большое, чего я боялась, — это краматорский блокпост, что меня там узнают. Но проскочили».

Она и сама не верила, что прорвется из окружения живой. Бывший командир, встретив в Донецке, обнял: извини, Элечка, что так получилось, мы не хотели вас бросать.

«Незнание закона не облегчает приговор»

В Россию она перебралась уже в 2015-м. Причины были личные. Гражданский муж попал в плен. Бежал. Был ранен. Из-за него она перевелась в другое подразделение. «Пытались лечиться в Донецке. Потом поехали в Крым. Оттуда в Москву. Я сопровождала его как медсестра». Она не любит вспоминать то время и те отношения.

Собственно говоря, возвращаться ей было некуда. В Донецк?

«Ни квартиры, ни работы толком, ни прописки. В Славянск тоже было нельзя, так как я значилась во всех списках «террористов».

В России она получила временное убежище. Дети тоже были с ней. Дали на выбор два региона, где можно обосноваться, — под Нижний Новгород или в Саратовскую область. Эля выбрала Саратов.

...Россия, 2019-й.
«Нет, не сам город, конечно, а деревню в двухстах километрах. Привезли нас, и на этом вся помощь от властей закончилась. Это ж деревня, я понимаю, что это только мои проблемы и меня сюда никто не звал. Нужно было обязательно регистрироваться, а кто войдет в положение?

Согласилась прописать только одна женщина, Ирина, она сама многодетная мать, у нее своих шестеро. Оказалось, что по метражу мы не проходим, и она не имела права нас к себе пускать, хотя мы фактически проживали в другом месте, никого не теснили — но все равно это запрещено. Раз временно числишься по какому-то адресу, то и жить должен только здесь, иначе это нарушение».

Многодетную Ирину за помощь украинским беженцам оштрафовали на пятьдесят тысяч рублей. Сколько ни пыталась Эля объяснить чиновникам ситуацию, все бесполезно — она только усугубляла свое и ее положение. «Мне говорят: незнание закона не облегчает приговор, зачем она вас у себя прописывала — вы ей деньги заплатили за это? Какие деньги! У меня ни рубля не было. Свекровь Ирины нальет ей два литра молока для детей, так она один для моих отливает».

Отношения с любимым мужчиной не сложились. Эльзара осталась одна. Вскоре она узнала, что беременна. Вопрос, оставлять четвертого ребенка или нет, не стоял.

«Роды были тяжелые. Зима 2018-го. Я попала в больницу. Новорожденная Арина — в реанимацию. Меня выписали быстрее, но, так как жить в Саратове, где находился перинатальный центр, было не у кого, а в самом детском отделении меня не оставили, пришлось вернуться в деревню. Я каждый день звонила в роддом, спрашивала, как там Аришка, сколько набирает веса. Но разве врачам объяснишь, почему я не с дочерью, почему не приезжаю каждый день ее навещать или не сниму квартиру в городе?»

Дескать, любящая мать эти злосчастные четыреста километров (двести туда и двести обратно) на коленках бы проползла... Но это все красивые слова — а на самом деле попробуйте добраться из одного конца области в другой без средств, притом дома ждут старшие дети, которых тоже нужно кормить-одевать. И сразу косые взгляды: родила-то без мужа, беженка, кто ее знает, что она делала в своем Донбассе, зачем сейчас рожала. «Может быть, не стоит отдавать ей ребенка?» — эти обидные и злые слова Эля слышала не один раз.

На руках у нее осталась только справка о «временном убежище» и обменная карта, но ни страхового полиса, ни СНИЛС— пригрозили, что дочку не отдадут, если ее крошечная фотография не будет немедленно вклеена в материнские миграционные бумаги: «Я упросила врача сделать фото и выслать мне его на вотсап для УФМС. Снова проволочка... Опять не понятно — разрешат мне приехать за ребенком сразу или через несколько месяцев. Я очень боялась, что кому-то взбредет в голову отправить Арину в детский дом».

Детское пособие Эле не дали, написали, что она на него не имеет права, потому что не является гражданкой Российской Федерации и не работает официально, не отчисляет налоги в казну. В общем-то, все по закону. А незнание законов, как Эле уже объяснили, не освобождает...

К тому времени подоспела еще одна проблема: старшие девочки, погодки, заканчивали школу, но на руках у них оставались только давно просроченные свидетельства о рождении. За паспортами нужно было ехать на Украину. «Даже в Донецке, если бы я смогла туда выбраться, мне не выписали бы этот документ, так как Славянск, хоть и находится в Донецкой области, в ДНР не входит. Под честное слово девчонок взяли в колледж, первое время они даже получали стипендию по 400 рублей в месяц, но после окончания, как нас уже предупредили, дипломы выдать им не смогут — нужны хоть какие-то подтверждающие личность документы. Где их взять? Это же замкнутый круг...»

Временное убежище Эльзары Лашкул закончилось тоже. Она не успела его переоформить, так как понадеялась на боевое братство, на организацию бывших добровольцев Донбасса в Москве, в которую обратилась. Те обещали помочь ей с РВП, разрешением на временное проживание, и в перспективе, возможно, с гражданством. Тоже говорили много красивых слов. «В результате ничего. Я только зря понадеялась и пропустила все сроки переоформления убежища. Лучше бы они вообще ничего не обещали! — восклицает с горечью Эля. — Обращалась и к Стрелкову, который командовал тогда обороной Славянска. Сообщила, в каком подразделении я служила и что мой бывший командир готов за меня поручиться...

Но Стрелков ответил, что мог помочь только в 14-м году, а сейчас уже не может. Я написала и Путину, из Администрации Президента очень вежливо ответили, что если я не согласна с существующим положением вещей или решениями чиновников, то имею право обратиться в суд. Мне отказали все, и это было очень обидно. Получается, что тогда, пять лет назад, я зря поверила в то, что нас не бросят и не сдадут, и то, что мы пережили тогда, уже не считается...»

«Мы не нужны никому»

После праздников я снова связалась с Эльзарой. Поздравила с Победой и спросила, как идут дела. У нее в гостях сидела Ирина Косолапова. Та самая, у которой шестеро детей и которая, себе на беду, согласилась зарегистрировать Элю с ее ватагой.

«Представляешь, у Ирины тоже большие проблемы, — огорошила моя собеседница. — Она не смогла полностью платить за газ, отдавала по пятьсот рублей в месяц, но этого мало, тем более еще и штраф платить за меня 50 тысяч, так ей пришли и обрезали трубу — сказали, что, пока не погасит долг, газа дома не будет. А чтобы снова его подключить, надо заплатить еще денег, почти столько же, сколько и сам долг. А у нее зарплата в месяц меньше. И теперь ей угрожают, что отберут детей, раз мать не может их обеспечивать и готовить им еду. Без газа-то не очень и приготовишь.

Наша деревня забытая, брошенная, нищая. Не нужная ни одному врагу, кроме нас самих. Сколько беженцев она приютила во Вторую мировую войну, сколько страданий осталось в памяти народной».

Очевидно, только тот, кто страдал сам, может сострадать другому. Эля почти плачет. Ей жалко Ирину. Ведь эта русская женщина — единственная, кто не бросила ее в трудную минуту. Она тоже готова сейчас прийти ей на помощь. Но как? Отсыпала сахара и муки из двух мешков. Сколько у самой было.

«Ирина пришла ко мне в гости в дом, где мы сейчас проживаем. А я недавно обои поклеила, она посмотрела и говорит: «Вот он какой, рай». Представляешь, как она сама живет, если моя несчастная жизнь ей показалась раем?» — удивляется Эльзара.

Дом, где Эля поселилась с детьми, — небольшая хибарка. Но это единственное, что удалось найти поблизости и что реально в перспективе купить. Раньше они обитали вообще в сарае. С проваленным полом и стенами как после бомбежки.

Эле и ее семье пытаются помочь такие же простые ополченцы и добровольцы, что давно вернулись в Россию из Донецкой республики. Так и не найдя нигде правды и «русского мира». Ни на что не рассчитывая, она написала им и рассказала свою историю.

Один из парней, россиянин, предложил Эле удочерить ее младшую дочь. У той стоит прочерк вместо отца в свидетельстве. После этого годовалая Арина также сможет стать россиянкой, и, возможно, ее статус поможет остальным домочадцам, прежде всего матери, получить наше гражданство.

Другого способа легализоваться для себя Эльзара не видит. Как носительница русского языка, как внучка крымской татарки, — при том, что родство еще нужно будет доказать, это все долгий и ухабистый путь. А времени у нее в обрез. Дети растут. Они не могут оставаться никем всю жизнь.

Так и помогают друг другу те, кто еще может как-то продержаться, тем, кому совсем уже невмоготу. Ничего, прорвутся... Не первый раз в окружении.

Фото: novosti.dn.ua
Андрей СЕДЛОВ, руководитель Координационно-правового центра «Война и мир»: «Ситуация ополченки медсестры Эльзары Лашкул осложняется тем, что она со своими четырьмя детьми никак не попадает под действие указа президента о получении гражданства РФ жителями ДНР и ЛНР. Так как эта молодая женщина в 2014 году не была прописана на территории, попадающей под юрисдикцию самопровозглашенных республик, хотя и воевала за независимость Новороссии.

И в таком непростом положении, как она, находятся сейчас очень многие. Указ Путина о выдаче паспортов РФ дончанам, я считаю, проблемы жителей этих регионов не решит. Тогда как у остальных россиян они даже прибавятся, многие местные, получив гражданство, попытаются переехать на территорию России, чтобы как-то обустроить свою жизнь здесь, потому что там это сделать затруднительно.

Я только что вернулся из Донецка. Город буквально захлебывается от очередей тех, кто срочно подает на российские документы. Есть ли выход из этой ситуации? Должна быть четко продуманная многоступенчатая государственная программа, а не просто одно-единственное распоряжение президента. В том числе, я полагаю, нужна и миграционная амнистия для тех граждан ДНР и ЛНР, участников военного конфликта, кто уже живет в России и прячется здесь от УФМС или ждет принудительной депортации, — а таких несколько десятков. Мы отстаиваем в суде права каждого.

Очень много раненых, которых привозят на бесплатное лечение и реабилитацию, а потом их выписывают, но к себе они тоже не возвращаются — зависают между небом и землей. Они должны получить хоть какой-то официальный статус и иметь возможность легализоваться.

Естественно, нашей героине тяжело прежде всего потому, что она не только женщина, но и мать. Ей нужно думать о детях. И тот бывший доброволец, который готов удочерить ее дочь, совершает настоящий гражданский подвиг. Ничего не прося взамен».

Екатерина Сажнева

Источник