| Главная » Статьи » Жизнь в России | [ Добавить статью ] |
Секс-скандалы: Как унять любвеобильных депутатов
Откуда растут ноги у российского харассмента и почему в России он не считается позорным  Комиссия Госдумы по депутатской этике на этой неделе рассмотрит жалобы журналисток на сексуальные домогательства со стороны руководителя Комитета по международным делам Леонида Слуцкого. Заседание пройдет в закрытом режиме. После громкого обвинения американского кинопродюсера Харви Вайнштейна в сексуальных домогательствах, мир захлестнуло движение Me Too («Меня тоже»). На его волне одни звезды кино, телевидения, журналистики, политики и шоу-бизнеса обвинили других в грязных приставаниях, случившихся много лет назад. Дело дошло до того, что даже при Организации Объединенных Наций (ООН) открыли специальную «горячую линию» для жертв домогательств среди сотрудников и публично заявили о «нулевой толерантности» к подобного рода событиям. Под мощным напором разоблачений и признаний не устояла и Россия. Первой жертвой пал первый заместитель председателя комитета Госдумы по международным делам Леонид Слуцкий, затем шквал аналогичных обвинений накрыл режиссеров Станислава Говорухина и Марка Розовского. Общество разделилось надвое. Одни считают, что все звучащие обвинения в адрес мужчин априори справедливы, даже если эти слова никакими четкими доказательствами не подтверждаются, а другие полагают, что жертвы сами во всем виноваты, провоцируя окружающих на такое отношение своими «голыми пупками» и вызывающим поведением. «Где же пролегает тонкая грань между безобидным флиртом и сексуальным домогательством?», — поинтересовалась «СП» у сексолога и психотерапевта Амины Назаралиевой. — Она пролегает там, где есть нежелание, — считает эксперт. — То есть если женщина не желала, чтобы ее гладили, если она не желала, чтобы шутили как-то сально про ее формы, то это было домогательство. Если же она хотела всего этого, если просто по взаимному согласию все это происходило между двумя взрослыми людьми, то это не домогательство. Разница пролегает только вот в области осознанного согласия, выраженного вслух. То есть если депутату могло показаться, что журналистка как-то заинтересована в нем, то это не основание, он должен был получить совершенно четкий ответ, что она желает, чтобы ее трогали за разные части тела. «СП»: — Вот давайте представим, мужчина и женщина остались одни. Каким образом мужчина должен получить ее согласие? Она должна подписывать какой-то договор, пакт? Или достаточно просто сказать «да», кивнуть, промолчать, томно закатить глаза? — Он должен рассказать, что собирается делать, а она должна ответить, что тоже этого хочет. «СП»: — То есть, по логике, таким вопросом должно сопровождаться каждое последующее действие при контакте? — Есть некоторые мужчины, у которых это уже вошло в привычку. После того, например, как они начали целовать женщину, они спрашивают — не хочешь ли ты, предположим, пойти ко мне или, там, перейти в спальню? То есть уточнять — это нормально. Мы же в любой момент можем передумать. Сначала мы обнимаемся, целуемся, а потом понимаем, что не готовы, плохо знаем этого человека. Или еще может быть 365 миллионов причин передумать. «СП»: — Хорошо, где флирт, а где домогательство, мы разобрались. Теперь давайте попробуем определиться, где абьюз (насилие — авт.), а где просто мужская настойчивость? — Когда тебе делают больше трех звонков в день, а ты попросила, чтобы они прекратились, когда тебя преследуют, когда мужчина просто стоит под окнами с букетом роз и написал на асфальте «я тебя люблю», а ты просила его так не делать, ты его не любишь или у тебя семья, то это как раз абьюз. А если женщина всему этому радуется — это ухаживания, романтика, об этом потом можно внукам рассказывать. То есть абьюз начинается там, где есть нежелание. И то, что традиционно понимается под флиртом и «нормальным мужским ухаживанием», может быть отвратительным для отдельно взятой женщины. Даже красивые правильные ухаживания могут превратиться в абьюз. «СП»: — А как же тогда быть с расхожим утверждением, что если женщина вслух говорит нет, то на самом деле она говорит «да»? — Его надо пересмотреть, оно устарело. Мы живем уже в другом времени. Женщины уже в космос летают, они уже в состоянии сказать «да», когда они чего-то хотят, и «нет», когда они чего-то не хотят. Женщин пора воспринимать всерьез. «СП»: — Таким образом мы с вами подошли к теме гендерного равенства в трудовых отношениях. Когда в рабочей обстановке мужчина просто хочет женщину, это нормально? — Если он просто ее хочет, то нормально. Даже если он фантазирует о самых грязных оргиях с ней, все хорошо до тех пор, пока он не начнет распускать руки или говорить неприятные вещи. Если женщине это приятно, тогда другое дело. Хотя многие компании, например, принципиально не допускают романов среди сотрудников, так как это плохо влияет на работу. Когда же речь заходит о начальнике и подчиненном, тот человек, у которого меньше власти, сразу оказывается в очень скользком положении. С одной стороны, он или она, чаще всего, кстати, она, может не хотеть никаких ухаживаний со стороны начальства, но с другой стороны — боязнь потерять работу. И приходится что-то придумывать, как-то выкручиваться. «СП»: — С точки зрения страдающей стороны, каковы виды самых нежелательных приставаний? Можно ли выделить какое-то общее начало? — Тут все сильно зависит от личного опыта. Если девочке в детстве нельзя было никак выражать свое несогласие с авторитетом, например, ее заставляли обязательно все съесть или, предположим, неукоснительно надевать шапку, то она будет считать, что те, у кого больше власти, лучше знают, как надо поступать, а если у нее самой при этом в душе что-то происходит не то, то это надо молча проглотить. Вообще такая штука очень опасна. Из-за каких-то злоупотреблений этим окружающими в прошлом, скажем, школьным учителем или репетитором, женщину могут спустя 20 лет долго лечить психотерапевты. И эта индивидуальная способность терпеть сильно различается. Кто-то будет возмущаться, что преподаватель отпускает какие-то сексистские шуточки, а кто-то будет рассуждать о том, что для блага семьи надо заниматься болезненным сексом с начальником. «СП»: — Из ваших слов следует, что жертва насилия может заявить о случившемся даже через 20 лет. Простите, но как же быть с юридическими доказательствами вины? Вот, скажем, мы сейчас с вами беседуем, а потом через 10 лет вы заявите, что вас пытались изнасиловать. Кто будет прав, если нет камер, нет свидетелей? — А для чего мне обвинять кого-то спустя столько лет в том, чего не было в реальности? «СП»: — Например, в ситуации с Марком Розовским его коллеги говорят, что таким образом «выпавшая из обоймы» актриса пытается вернуть себе известность и внимание. Масса причин для этого может быть… — Вы всерьез хотите сказать, что через столько лет я так буду тосковать по зрительскому вниманию, что решусь на такое? «СП»: — Хочется сказать, что можно обвинить человека в том, чего он не делал, а все ведь будут показывать потом всю жизнь пальцем и кричать «насильник». — Ну никого же не посадили, насколько мне известно. Даже Вайнштейна. Самое большое, чем вы рискуете в такой ситуации, так это скандалом или потерей места работы, да и то маловероятно. Вообще, чисто статистически женщины чаще рассказывают о том, что было на самом деле, чем фантазируют и наговаривают. Все, что касается уголовного права и доказательств, тут я не компетентна, тут должны решать следователи. Но если говорить о домогательствах, то если мы считаем, что нормально прикасаться к людям без их согласия, то таким образом мы нормализуем насилие. Мы рискуем, конечно, что какое-то количество мужчин будет обвинено в домогательствах незаслуженно. Но этот риск ничтожен по сравнению с риском всей этой невидимой толпы женщин и уязвимых мужчин, сталкивающихся с насилием. Жертва же вообще никак не защищена. Достаточно ведь того, чтобы насильник что-то там не так понял. «СП»: — Выходит, мысль о том, что в каких-то ситуациях жертва действительно сама провоцирует насилие, несостоятельна? — Совершенно несостоятельна. Виноват на самом деле тот, у кого больше власти. Предположим, ребенок сунул пальцы в розетку. Или выпал из окна. Кто виноват? Это ужасный случай, конечно, но виноват не ребенок, а родитель. Потому что не создал безопасные условия, хотя мог просчитать все последствия. Тот, кто старше, тот и отвечает. А у нас, как в ситуации с рабами в Америке, всегда обвиняют более слабого. «СП»: — Но сейчас вот обвиняют депутатов. Получается, они слабые? — Нет. Мы пытаемся сейчас просто вернуть все на место, а не перевернуть с ног на голову. Мы пытаемся сказать, что человек, нарушающий границу другого человека, виноват сам. Если я иду брать интервью на подводную лодку, я же не предполагаю, что меня изнасилуют, а труп выкинут в море. «СП»: — Тогда скажите, а можно ли по каким-то признакам женщине понять, что перед ней потенциальный насильник? Не поделитесь секретом? — Нет, потому что это будет неправильным посылом. Я не хочу, чтобы женщины каждый раз рядом с мужчиной думали — а не изнасилует ли он меня через минуту? Я не хочу всех мужчин грести под одну гребенку. Просто есть определенные культурные установки, которые пора пересмотреть. Речь, например, об ухаживании. Мужчинам пора научиться спрашивать и в некоторых ситуациях сомневаться. Он думает — раз у девушки «глаза горят», значит она меня хочет. А глаза на самом деле могут «гореть» элементарно от страха. «СП»: — То есть в том, что сейчас происходит, виноват наш культурный уклад? — Во многом да. Многие мужчины, которым сейчас приписывают абьюз, на самом деле никого и не собирались насиловать. Но что-то не так интерпретировали, зашли слишком далеко, и сейчас сидят по тюрьмам либо без карьеры. Мальчиков надо учить с детства, что добиваться девочек не надо. Если тебе сказали «нет», отступи, значит, тебя скорее всего не хотят видеть. «СП»: — То есть «за любовь надо бороться» — утверждение несостоятельное? — Очень часто вот это «за любовь надо бороться» и становится абьюзом, от которого женщина не может спать по ночам. Повторюсь, мальчиков надо учить не преследовать девочек. А девочек, в свою очередь, надо учить границам, чтобы они знали, как называются их части тела, что они могут сказать «нет». Это системная штука. «СП»: — России необходим закон о харассменте? — Да. Я полностью поддерживаю это закон. «СП»: — Какое наказание вы лично бы предложили? — Я об этом не думала, не могу сказать. Со стороны психотерапевтического сообщества могу лишь отметить, что надо помогать менять культуру. Надо объяснять мальчикам с детства, что такое границы и что такое согласие, помогать мужчинам формулировать заинтересованность в женщине какими-то другими способами. Так живет весь цивилизованный мир. «СП»: — А Россия, получается, к цивилизованному миру не относится? — К сожалению. Пока мы находимся в некоем промежуточном состоянии. Одной ногой мы все еще в старых патриархальных установках, где обвиняют жертву, где жертва должна всю жизнь трястись и бояться. А другой ногой мы уже шагнули в цивилизованный мир. И в течение ближайших пяти лет, я полагаю, мы к нему присоединимся. Справка Немного о нравах цивилизованного мира. Как сообщает New York Post, в марте 2016 года лишенная родительских прав 46-летняя американка Патрисия Спэнн оформила брак со своей биологической 26-летней дочерью. Этот союз был признан инцестом и аннулирован в судебном порядке только в октябре 2017 года, после чего женщин приговорили к разным срокам тюремного заключения. Примечательно, что с 2008 года в течение 15 месяцев Патрисия Спэнн также состояла в браке со своим единокровным сыном, однако никаких замечаний по этому поводу у представителей американской судебной системы не возникло. | |
| Просмотров: 721 | Теги: | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |