Александр Ходаковский: «Горим, но не стреляем»

Командир батальона «Восток» о ситуации в ДНР, Майдане, деле Савченко и о совести православного христианина. Часть первая.

В последнее время в прессе ведутся активные разговоры о противостоянии одного из политических лидеров республики, командира батальона «Восток» Ходаковского с главой ДНР Захарченко. Корреспондент «Свободной прессы» встретилась с Александром Ходаковским и поговорила о правдивости слухов.

«СП»: - На днях смотрела украинский телеканал, там говорили о боях под Ясиноватой, в том числе, о внутреннем конфликте в республике — между Захарченко и Ходаковским. Это соответствует действительности?

— Если пользоваться украинскими ресурсами, то можно получить только самое извращенное представление о том, что здесь происходит. Там информация подается не то, чтобы без цензуры, а безо всякой логики. С самых первых дней нашего противостояния с Киевом, Украина делала все, чтобы представить происходящее тут у нас не как патриотический подъем, а как банку с пауками, в которой существуют только проблемы. Один вопрос — почему же эта «банка» до сих пор не дала одержать над собой победу? Поэтому не доверяйте украинским ресурсам.

«СП»: сЫ- То есть между вами и Захарченко конфликта нет?

— Конфликта между мной и Захарченко нет. Как выглядит межличностный конфликт? У него есть какие-то властные позиции, у меня есть, и мы зашли в конкуренцию. Исходя из логики украинских СМИ, результатом этой конкуренции должна стать чья-то победа. А логика эта неправильная. В республике происходит противостояние двух мировоззрений.

Протест после событий Майдана тут начинали люди идейно-мотивированные. Мы поднимались, брали в руки оружие, не преследуя каких-то личных целей. Мы, в общем-то, взяв на себя ответственность, просто перекрестили наше будущее, которое тогда казалось совершенно непредсказуемым. Тогда у нас не было никаких аналитических данных о том, можем ли мы рассматривать Россию, как партнера, насколько она будет готова нас поддержать. Мы не знали, какое количество людей и какие территории будут вовлечены в протест. Не знали, насколько распылится украинский ресурс, брошенный против нас.

Одно дело воевать концентрированно против одной локальной территории, сжавшись у линии соприкосновения, и совсем другое — растянуться на всю поднепровскую линию, ту, которая могла бы возникнуть, если продолжился бы проект Новороссии. Но как случилось, так случилось. Тогда мы, по сути, делали шаг в пропасть, не зная, на что приземлимся. Но мы не делали этот шаг, имея прагматичные мотивы. Только идейные, только иррациональные. А теперь вопрос в том, что по прошествии времени некоторые процессы затянулись и в обществе начали появляться другие начала — расчетливые, циничные, рациональные. И они вступили с нами в острую конкуренцию.

Я остался в первой категории людей — в рядах тех идейно-мотивированных. Захарченко, вынужденный на посту главы республики иметь каждодневный контакт с рациональным, начал меняться сам и изменять тем первоначальным задачам, которые мы перед собой ставили.

Наш высокий дух скатился сейчас к банальным вещам — укреплению во власти, перехватыванию финансовых потоков, формированию квазиэлиты. Значит ли это, что Захарченко изначально и не был носителем тех иррациональных начал и лишь случайно влился в наш протест, а сейчас в нем проявляется то, что в нем исконно жило? Если это так, то мы — категорические антиподы. Ситуация пока еще не обрела окончательных очертаний, но мы уже видим торжество прагматизма и рационализма. Это вызывает у нас реакцию. Я сейчас реализую не свой личный запрос на критику, и не надо меня, пожалуйста, в таком качестве воспринимать. Нет, мы требуем ответа от лица людей, которые все тут начинали и вверили в руки Захарченко то, что ценой огромных усилий приобрели.

«СП»: — Категория людей, к который вы принадлежите, кроме идеологии, чем еще объединена?

— На начальном этапе, когда мы все поднялись, здесь даже не нужно было создавать центра силы. Все были объединены не только идейно, но и такими понятиями, как товарищество, взаимовыручка, а потом уже и военное братство. А сейчас, когда этот порыв пытаются затушить, а наши задачи еще не выполнены, цели не достигнуты, ну… мы болезненно реагируем на то, что происходит вокруг нас.

Многие из тех лидеров, возглавивших тут протестные процессы, в результате которых и возникла Донецкая Народная Республика, либо уже не живы, либо находятся за пределами нашей территории. Остались единицы, но без них всего этого могло бы и не быть. Захарченко со своим подразделением был всего-навсего лишь пятой частью наших ресурсов и возможностей. А когда возникла необходимость создавать центр силы, мы передали все в одни руки узкой группе людей, чтобы уйти от семибоярщины. Кто-то должен был пожертвовать своими амбициями, которых у нас особо и не было. А теперь мы видим, что созданный нами продукт понесли не туда, и итог может быть плачевным. Те же, кто создавал продукт — активисты, ополченцы — начали выбрасываться за пределы системы.

Естественно, мы начали задавать вопросы. Например, вопрос — «Где закон об ополчении?» — звучит постоянно. Мы тут начинали, мы несем ответственность, и мы реализуем свое право спросить о результате. Я имею право требовать отчета. Маленький пример — по Ясиноватой. Сейчас возникла военная ситуация, она не была по различным военно-тактическим причинам успешно завершена в короткие сроки, и тогда потребовались те, кто стоял у истоков процесса. Включился «Восток», сделал свое военное дело, ситуация была переломлена. Мы показали, что по-прежнему солидарны в общем деле.

«СП»: — Что значит «включился Восток»?

— Там есть люди, не только вошедшие в состав официальных структур и ведомств, внутренние войска, «Корпус», там есть еще те, кто вообще никуда не вошел. Они, по-прежнему, носят статус ополченца. Некоторые из них имеют судимости, и сейчас эти люди не обязаны были идти (в бой — «СП»). Но они пошли, повинуясь чувству долга и тому порыву, который в них еще не угас.

Это шла общественность, пассионарная человеческая масса. Мы всегда будем оставаться той гражданской ответственной силой, которая влияет на происходящее в обществе. Мы просто должны закончить процессы на этой территории, и дальше распространять нашу экспансию на те территории, где остались наши люди, то есть за линией соприкосновения. Там есть люди, которые только и ждут нашего прихода. И чем дольше на Украине царствует эта власть, тем больше в ней разочаровываются и понимают наши мотивы. И хотя украинская пропаганда подхватывает любые наши сложности, обращая их против нас, мы все же не можем сейчас молчать и не реагировать на то, что происходит здесь.

Реакция на украинскую пропаганду — сиюминутная: сегодня поговорят, а завтра забудут. А вот те процессы, которые сегодня закладываются в фундамент нашего государства, могут в среднесрочной перспективе сыграть против нас. Поэтому мы корректируем строительство государственных конструкций. Но дело в том, что многие из представленных сейчас во власти — люди холодные, циничные. Они понимают, что на фоне первой категории они смотрятся очень бледно. Потому что сами они никогда не горели, а занимали выжидательную позицию.

Захарченко ведь не первый влился в протест. Он впрыгнул на нашу платформу, когда о нем еще никто не слышал. Вот мы и задаем ему вопрос — «Почему он теперь от нас отрывается и отдает предпочтение людям, для которых власть — это лишь возможность удовлетворять свои финансовые запросы? Почему он перестал себя отождествлять с нами?».

«СП»: — Вас тревожит недавно созданная комиссия по расследованию ваших преступлений?

— Нет. У нас нет сколько-нибудь значимой финансовой базы, никаких потоков или отраслей, которые мы бы курировали. Комиссии работают, но при всем своем желании найти ничего не могут. А стараются уже три недели. Таким образом, эти комиссии стали инструментом нашего обеления. Но суть не в них, а в той глубокой и принципиальной полемике, которая сейчас между нами происходит.

«СП»: — Как-то читала о вас — «Ходаковский очень странный человек. У него в руках была вся власть в республике, но он ее спокойно отдал, а теперь чего-то добивается». Что на это скажете?

— Мы находимся в постоянном взаимодействии с нашим партнером — Россией. Сейчас мы вошли в такую фазу, когда полностью от нее зависим по большинству вопросов. Партнерство с Россией — залог нашего выживания. У меня довольно неуживчивый характер и принципиальная позиция. Когда я вел полемику с людьми очень влиятельными и говорил, что с народом нашим нужно работать филигранно, мне предлагали довольно упрощенные методики. Это демонстрировало разность наших взглядов. То есть я продемонстрировал себя, как человека неудобоваримого. И когда это стало понятно, и стало понятно то, что нужно уходить от нескольких центров силы, кто-то чем-то должен был пожертвовать. На кону стояли не мои политические амбиции, а польза нашего дела.

Наше идейно-мотивированное начало предопределило наш выбор — надо пожертвовать своим. На том этапе власти и возможностей в наших руках было больше, чем у Захарченко. Мы продемонстрировали жест доброй воли — мы настолько конструктивная и позитивная сила, что не будет бодаться за власть. Нас не нужно опасаться, а, наоборот, по максимуму вовлекать в процессы государственного строительства.

«СП»: — Почему вы не можете принести в жертву те свои личные качества, которые сделают вас удобоваримым?

— Если было принято решение, что Захарченко будет главой государства, то любое произрастание рядом с ним другого политического деятеля становится для него автоматической угрозой. Особенно если учесть, что у нас была разная школа и разный жизненный путь.

«СП»: — А какое у вас образование?

— Гуманитарное, плюс техническое и еще специальное.

«СП»: — Вы свою политическую деятельность можете ограничивать только ДНР?

— Я вообще не говорю о территории сейчас. То, что сейчас происходит, не ограничено рамками. И это в целом касается людей — либо патриотичных, либо нет, либо стоящих за русский мир, либо нет.

«СП»: — Как в двух словах рассказать о «Русском мире»?

— «Русский мир» — что-то объединяющее всех нормальных русских людей и не только русских, но и тех, кто тянется к русскому миру. Недавно «Первый Канал» взял интервью у одного из моих бойцов — Абдуллы. Он — афганец, но чувствует себя русским по духу. Соответственно мы уже вышли за границы, выплеснулись за территорию ДНР. Мы начинаем приобретать признаки лидеров общественного мнение и на украинской территории. Но это — продукт совместных усилий.

Нас всех воспитали и русские добровольцы, которые приехали и показали нам, как к нам относятся люди в России. Нас воспитала российская помощь, которая показала, что для России наша территория — зона ее ответственности. Мы постепенно начали избавляться от изолированности и понимать, что мы — часть огромного мира.

«СП»: — За последние несколько лет в России произошло несколько знаковых судебных процессов. Хотелось бы узнать ваше мнение о них. Первый — процесс над Надеждой Савченко. И второй — судебный процесс над Pussy Riot.

— В украинских застенках сейчас находится огромное количество людей, попавшие туда за гораздо меньшие проступки. Речь в их случае даже не идет о преступлениях. Речь о так называемом «бытовом сепаратизме». Только сейчас нам удалось обменять нашего священнослужителя, его взяли лишь за то, что у него при проверке на блокпосту среди документов обнаружился пропуск одного из наших боевых подразделений. Ему выписали его для того, чтобы ему удобней было передвигаться здесь по территории, где он окормлял свою паству. Но этого человека несколько месяцев продержали в плену, как преступника, как члена диверсионно-разведывательной группы. Когда мы его обменяли, он был еще крепок духом, но уже слаб телом.

И как, имея такие прецеденты, мы можем вообще говорить о Савченко — военной преступнице? Эта женщина участвовала в рядах вооруженных формирований и своими действиями повлекла смерть. Если бы она оказалась у нас… Ей, может быть, был бы вынесен гораздо более жесткий приговор. Хотя если бы ситуация не была такой политизированной, может быть, она была бы уже обменена. Эта женщина должна, как минимум, получить приговор, а дальше либо быть обмененной, либо отбывать срок. Но вся эта ситуация политизируется, и Савченко уже стала неким фетишем, и это — конечно, элемент пропагандистской борьбы.

Поверьте, Украина менее трепетно относится к своим гражданам, чем Россия. Но мощная политизация процесса толкает Украину якобы бороться за судьбу этой женщины, на которую Украине глубоко наплевать. То что из нее сейчас извлечь можно, Украина извлекает. Я просто хочу вам напомнить о Юлии Тимошенко. Когда та сидела в застенках, она тоже была узницей совести. Как только ее выпустили, то уже по прошествии небольшого времени ей начали припоминать весь тот произвол, который она творила в период своего премьерства. А что касается этих девушек… Тут подход у меня жесткий. Я воспитан в традиционных ценностях, я — православный человек, и насколько могу, стараюсь соответствовать тому, что я — православный. Все, что происходило с этими девушками, связано с глубокой фазой их духовного повреждения, внутренней порочностью, а не с какими-то политическими мотивами. Будь иначе, они бы посчитались с чувствами миллионов людей.

«СП»: — Говорят, вы стояли с «Беркутом» на Майдане. Это так?

— Нет, не стоял. Мы — специалисты очень высокой квалификации. Мы были предназначены для точечных задач, таких, как зачистка зданий. Мы помним тот знаменательный день, когда внутренние войска подъехали к киевской городской администрации, и их начали поливать с верхних этажей на морозе. В итоге они опозоренные погружались в автобусы, а вслед им неслись плевки, проклятия и камни.

«СП»: — Что вы тогда чувствовали?

— То, что мы чувствовали, тяжело описать. Эта была смесь сильных эмоций. Мы жутко ненавидели нашу власть, которая не захотела просто одномоментно с минимальным применением насилия закончить всю эту историю с Майданом. Именно в тот момент власть совершила самое большое предательство. Все остальное было уже не важно. Почувствовав беззубость нашей власти организаторы Майдана начали напичкивать его оружием. А когда мы уже включились в работу, пять центральных киевских зданий уже были захвачены, и в них находились вооруженные люди.

Мы получили оперативную информацию — они изготавливают взрывные устройства, наполняют огнетушители различными смесями. Там работали профессионалы с инженерно-техническим и военным опытом. Тогда вся «Альфа» была введена в работу. Но на тот момент это напоминало уже истерику. Размах этого волнения приобрел такие масштабы, что действия двухсот сорока высококвалифицированных спецназовцев уже ничего не моги изменить. Но сумасшедшие командиры поставили нам задачу — за ночь зачистить пять зданий. К утру мы справились едва только с одним — киевским «Домом Профсоюзов». Он сгорел под нашими ногами. Мы не стояли с ребятами, когда в них бросали камни, мы подключились в самый тяжелый — финальный момент.

«СП»: — У вас было оружие, и ни разу не возникло желания его применить?

— Офицеры не имеют права срываться. Я уже не говорю про специальные проверки и отборы по психофизическим показателям. Я говорю про совесть и менталитет. Мы — правоохранители, нас на то натаскивают и готовят, чтобы мы даже в самых критических ситуациях не срывались. Есть простые понятия, которыми руководствуется человек с оружием — крайняя необходимость и необходимая оборона Какие бы эмоции мы не испытывали, мы относились к людям на Майдане, даже самым агрессивным, как к людям. Ими манипулировали, их использовали так, что они пошли и под управлением кукловодов развалили всю систему. Наш основной негативный посыл был направлен не на них, а на кукловодов. А на людей мы смотрели и видели обычных смертных, подверженных болезням, старости, которые посчитали, что настал их звездный час, и их не обманут.

Но они глубоко заблуждались. Их использовали и выбросили, как всегда. А это — именно то, чего мы не хотим допустить здесь сейчас. Чтобы с нашими людьми поступили так же. Но разница между нашими и теми, кто был на Майдане, велика, и я это сейчас совершенно ответственно говорю, как человек, начинавший все это здесь. У нас не было никаких указаний, никого инспирирования со стороны.

Мы понятия не имели об официальной позиции российского государства. И, наоборот, Владимир Владимирович Путин говорил о том, что мы поторопились с референдумом. Мы слабо подготовленные и малочисленные оставались один на один с постепенно приходящей в себя украинской силовой машиной. Только в первые недели украинские силовики переходили на нашу сторону, а потом все прекратилось. Здесь мы сами отстаивали свои идеалы, и уже потом, много спустя, Россия, понимая, что мы не отступим, не сдадим и умрем, но не откажемся от своего, включилась в помощь. Но тем ценнее то, что делали местные и российские добровольцы. То, что я от них видел, заставляет меня еще больше бороться за то, чтобы по отношению к ним сейчас применялась хоть какая-то справедливость.

Продолжение следует.

Источник